февральское.

*во-первых — это красиво.

спасибо. поздравляю, ты опять победил. и вообще, верни следы от носа на окна. а с меня — самые вкусные кости.

прости.

анабель жива. абонданс жив. прости. ладно тебе, никто не жив. нам всех немного стало. мы все придумали истории правильнее, чуток законнее. представляем, что так будет лучше, что так и должно было быть. оправдываемся перед самими собой и стеной, рисуем, читаем, разбираем внутри и изнаружи. стараемся. меняем видимое. но никогда внутри не откажемся от того самого глотка. не предадим внутри. храним преданность. не оставим. тянем, несем собой. тащим. из последних сил. умерло волнующее, осталось терпимое. собираем нефинальный пазл. все остается островчатым. остроконечным. и не конечным. разобранным. говорим, так и должно быть. абонданс — это вообще сорт сыра. так то. кругом ветви. мы тут, а там всё так, как было бы, если бы случайность была уставшей, глупая осознанность. врывайся. с новым тебя годом. теперь пусть поёт весь зал.

дихотомии.

крошка — гений.

литература — полет.

кофе — высóко.

сахар — укладка.

веласкес — королевство.

серебро — кусок.

ritsuka — stories.

юкки — пёс.

камамбер — бри.

черные перчатки.

ковид — повидло.

улица дружбы — автобусы, едят.

берингов проезд  — синее в солнце.

анечка — кисточки — экзамен — вуз — голубое. провал.

2022 — 22:22.

волнение — наитие.

аптеки — не помню. гранд.

неистово — кромешна.

эвкалипт — белое — неси в дом — нет его.

креналин — карамель — фантастика.

набережная — не сберег.

телеграмма дошла.

это были бревна, связанные цепями. старые, иссиня-зеленые куски дерева, выглядящие как целые отрезки стволов. цепи связывали две полости. в одной была, например, она, наряду с остальными похороненными с этого двора, но каждый, конечно, в своем дереве. а во втором было пусто. вот и всё. трепет перед открытием, желание наконец вживую увидеть, конечно, уже неживую её. увидел, размотался на день и как будто стал свободен. наконец.

нарушение.

иду по переходу метро, по висящей в центре перехода лестнице. бесстыдно и невежливо гранитной и запыленной отчего-то, вопреки шагам и бесконечным контактам с ботинками жителей. иду и вижу тонкие стальные пластины. красивые как серебряное новое кольцо. их, не понимая для чего, поднимаю. они, как структуры графита, оказываются чрезвычайно тонкими, наложенными друг на друга тонкими стеклами, настолько тонкими, что их грани острые и разрезают кожу просто от прикосновения. разрез настолько глубокий, что кожа становится сама по себе, образуется глубокая полость, карман, залив, где внутри уже видно, как всё устроено под кожей, там где кислород, прохлада, липкость, пар и сердцебиение. паника, большое пространство стало открытым, коралловое, бежевое, как какао, как мякоть, фруктовое место в общем. вот так снится, когда твоя целостность оставляет тебя и становится страхом большим из всех, что ты знаешь. стоишь и мерзнешь своими белками наружу, показывая внутренние волокна себя воздуху, поездам и чувствуя объявления станций не слухом, а как микроскопические потоки звуковых волн сразу на кончики нервов.

слова.

теплый, волнообразный сгусток, рождается между ладонями. возникает у них у всех, — имеющих разные слова по каждую руку. пока жду. о каждую сторону, гордые имена на бортах вечно путешествующей баржи. борт, брод, bird, брат.

думаю, вы знаете. знаете же? так вот на каждой руке у вас по слову. на первое левое слово с вами все начинается, а на второе, правое, — вы уже не вы и вас нет. между ними — историческая справка, как выдержка из большой книги, как будто бессмысленный свал длинных линейнообразных блоков, наслоенных, как структура графита. у кого-то бесформенное облако, наветер снежной мелкой пыли, просвечиваемой дыханием, верхним, легким, конфетным, карамельным, отголосок буйствующих и протестующих легких. кто-то разваливается в разваренные волокна, тугой пучок белка, денатурированный вконец, обнимает свои слова. и путает их. нáрочно. на речной пристани. пристала и не отстаешь. рад, жутко рад. приставай к берегам, держи белковые волокна, даже если они и против. против ветра и реки. они безвольны, не то что правое и левое. вот они-то вольны собраться в словосочетание с любым подтекстом, любым смыслом за кадром. в словосочетание и нет двух одинаковых комбинаций слов, у каждого своя пара. как и ты моя пара, так и мои слова — моя и только моя пара, пустота — это тоже место и значение. это лучше полярных координат, лучше имени, лучше первичного ключа.

а у кого-то нет первого слова. ведь вы можете и не знать, где начались, можете не помнить слово, если оно потерялось. смылось мыльной водой, смылось вольным морским ветром, смысло-графика. потерялось из идей самозащиты. тогда вы — это ваше единственное слово, и только ваше. владейте ответственно. только, пожалуйста.

но вы всегда помните правое слово. года или крошечные доли секунд. нет такого, что его нет.
несчастны, придумывающее ему выдуманные значения, подшивающие факты, изобретающие переходы через подземные переходы, как гиперссылки энциклопедии. ничего не значащие связи. ничему не светящие фонари. фонари моста. моста, всегда стоящего. просто стоящего или стоящего машинами на нем. счастливы, у кого оно просто есть. есть и всё.

у тебя, конечно, два слова одинаковые. такой больше нет.
а моё правое слово — одинаковое красивое словосочетание к обоим твоим.
в конце мы будем вместе.

угол.

◾ веки хранят воспоминания, не больше века зараз, отбирая цвета у радужки, которая обесцвечивается от пресыщения увиденного, превращая световые потоки и полосы в простые нейронные связи, строгие и механические. стремятся к всё видевшему белому.

неси уголь в титан поезда голыми руками, оставляй разводы ладоней на хрустящих отбеленных простынях. синих от белизны и иссиних от угля. волокна ткани становятся хрупкими от химического воздействия, слоятся на нити, истлевают. деревья и белки превращаются в уголь, чистый углевод, прессованную энергию. встречается белое и черное. пострадавшие от времени и химии. они немного старые, он чудовищно древний. две самые яркие и старые противоположности поезда.

самое дорогое на площадь несите.

/ va bene. ————
ahora comprendo, hora me veo, entiendo que todo en lo que creo
не обласканная всеми красотка, в ярком платье подставляешь руки ветру из окна нарядного автомобиля. всеми покинутая, избитая морской солью, непонятая своими собственными горожанами. может, все и иллюзия в этой жизни. но я видела тебя такой. February 2

самое дорогое на площадь несите. покажите морю, явно и открыто, что всё, что у вас есть, ему не нужно. расскажите ему по слогам, совпадая с частотой волн, стараясь насильно отличаться от белого шума, не привлекая внимания белой королевы, не пачкая своими ладонями белых полотен, снежных склонов, нежных белых слов, беличьих боков и не разматывая тугие веретёна белков. покажи, громко прокричав, показывая на вытянутых ладонях, открытым смелым взглядом под центрином и мометазоном смотря ему в горизонт. произнеси, что есть лёгких, что вот оно всё, чем ты владеешь и ничего больше не утаено. выпроси прощения до следующего полнолуния, до следующего прилива. потом уноси, у ночи на виду, в башню маяка, прячь на самом верху, ведь если ты поступишь так, что твое прощение будет аннулировано, то море будет тебя преследовать ровно минуту, пока все его доступные воды не будут пролиты через площади, сквозь улицы на дороги и тяжело вздыхая не столпятся у подножия маяка. не думай, этим все не закончится. так что храни прощение, гордо неси его значком на рюкзаке, вышивкой на ткани, вздохом внутри, меткой на пластиковой карте, не связывайся, не вязни, не обманывай его [море] и тело его [воду]. она, вода — не исключённая, не принимающая решений, она без исключений, — знает и хранит в себе все последствия в готовом виде, достает уже решённое, только выбирая из тысяч вариантов. конечно, всё это восходит, как правило, только к одному — к замене молекул кислорода молекулами соли, — к удивлению эритроцитов и к счастью воды, что внутри тебя. растворяет альвеолы и изъедает тебя, — на нет, в конец, подчистую, запредельно и не навременно, до стертых подушечек пальцев, до прямой боли в нерв, до крошащийся соли под кистью исследователя через 1ооо лет. и теперь уже ты сам один из тысяч почти идентичных вариантов, — готовый формат последствия. морской шаблон. да, теперь ты всего лишь морской паттерн. поэтому тебе, прямо сейчас, надо попросить кого-то другого, в следующий раз, нести за тебя на площадь твоё самое дорогое. ты ведь уже знаешь это чувство. ты ведь уже не раз носил чужое к морю. так же бережно, как и своё. но смотреть на это ты будешь уже со стороны моря. и будешь принимать решение. не мсти, сохраняй холодную воду и кушай на обед, пожалуйста, только горячий гольфстрим.

амстердам лежит ниже уровня моря на минус 2 метра и уже некоторое время пренебрегает этой историей.

имеет право, после анечки на prinsengracht 263.* 

to whom it may concern.

продукты на премьеру. — приду

раньше бы я перекричал. — переписал

я пока этикетки отклею от бутылок.

а часы что говорят? — часы доедают электрические заряды

it’s not only me but there are some bunch of somehow fascinated things that are so unexpectedly combined in some big snowball.

две воды.

следов помады от тебя не дождёшься, так хоть так пока.

сказал, что ты нормальный!

чай имени тебя.

я думаю, что часто думаю про xxx.

немного недоумеваем почему так происходит.

как ты захватил.

это прямо уроки актерского мастерства. займите 3 мечта места и сохраняйте спокойствие.

ещё делаем кучу мелочей всесветно. — вместе

выходные — тебе.

безразмерно большие окна.

однажды ты обрастешь челкой, о тебе на вид станет больше, чем нужно им. заметишь это однажды, потом вспомнишь еще раз, а далее — начнешь замечать чаще и чище. потом выйдешь из дома, сердце остановится едвали, дыхание собьется наврядли. побежишь, растягиваясь позвонками, забыв заломать себе руки (равно сломать-расслоить сиальмы сна), очнешься на второй платформе, от нужной тебе. вернешься обратно одной станцией, забегая на поезд на навстречной платформе и поймешь, что — что-то легче стало. забудешь и не обратишь внимания. а потом еще раз выйдешь из дома, — раз тебе никто не сказал, что нет больше весны варшавы 198-первого; разве важно, что лето, которое сегодня, ближе теперь к осени, чем к весне, а ты только понял. спрыгнешь со ступени, поймав, спокойно лежащий воздух, в восходящем потоке его-своего падения, заставляя его [поток] смешиваться и дрожать, как температурный перепад насквозь всего материка, резко повернешь голову набок, поймав параллельный слой движущегося воздуха (накрест пролетая). волосы развеешь и вроде — не оброс, вроде не мешает, вроде только что было нормально, давай оставим, пожалуйста. лоб холодный, кусается против ветра, сопротивляется-рассекающий. ничего на нем нет, как и нет чего-то такого, чтобы лететь так всегда, — навстречу звуку и волнам, горькой своей кожей вторгаясь и споря с самой солнцем-ней. горькой — от всего, что на ней (вот тут не Ней же, а ней — на коже) — лак, вода, дезодорант, мыло, полотенце и радость. а потом все вернется. беспокоит, трогает и касается. но ты знаешь, что делать. теперь есть способ. и это ты-невозмутимая против меня-я. подворачивай все, даже не только одежды части, а подворачивай — дороги, голову, мышцы и ноги, будь в неудобной позе и тянись.

—

записки (про взыскать траты за воду в полном объёме) на обломках телефонов из ведомств про беженцев/мигрантов.

держу.

в дальше — необычное.

к. м.

что ты сделал сам, а что с тобой само случилось несмотря на.

случилось и ты подхватил контекст.

возвел в квадрат и носишься с этим дореллион гуголплексов лет.

j.

маленькие хлебушки.
четыре с половиной сахара волос — длина, измеряемая пакетиком сахара. пакетик длиной 1о сантиметров. значит полуметровый.
но хлебушки конечно не в сахарах.

спускаешься на дно моря.
там где вода уже далеко не синяя.
и от неба остаются лишь воспоминания.
и ты сидишь там в полной тишине, сидишь. в тишине.
пока не решишь, что готов ради них умереть — и тогда они появляются.
появляются и оценивают тебя и твою не-xxxxxx.
и если ты им понравишься и твоя не-xxxxxx искренняя и чистая, то они останутся навсегда.

попробовать сделать ватные облака и повесить над кроватью.

буду ждать там же. под левой рукой, рядом с кофе.

вторник, 5 вечера, минское шоссе, бритиш петролеум.
свидетель олег.

у всех разные многоточия. я не помню, что значат эти.

слово «вечно» обозначает несуществующую вещь.

где-то там может есть тот, кому нужно синее ведерко с обычной водой, которые понимает только самые важные ему фразы и живет только в открытых дверях.
образец ограниченности и уверенности.

центр мира может быть где угодно. рука, сгребающая снег с карниза.

вернусь рулон.

мои три часа утра, не полдень, не полночь, а — полветер, полвдох, подпол, подвох, порох, вспорхнуть и вспыхнуть. я не видел, не видел океанов, космической пыли, солевых гор, мотков шерсти на голову выше меня и не видел и тебя в а-завтра-была-коробка, были коробки, были картоны, были люди, был маленький марш, всё было. теперь моя очередь. you are offline. don't panic. тонет, тонет, маленький зверь в ведре. зверь твоих глаз. только и могут, что смотреть. никто, совсем никто, не может отнять у кого-то бы то ни было того самого важного, что предназначено быть самой важной сутью, основной линией, ватерлинией, в атмосфере линкора и линией карандаша. не могу вспомнить название. бестиарий!

как бережет он, обрубленный, ограниченный, то, что осталось, что стало дороже всего, что давно было целым. в обертке простой бумаги несет он в непростой момент, в сложный случай. несет и бережёт. красота в мешках под глазами, в складках, в неточностях, в покалеченности, в неполноте. неполноте, которая искусно и красиво дополняется тем, что пока на месте, что не тронули, не испачкали. как, обсыпая нечаянно все мукой, на полу выживает одна плитка, один участок, случайный локус. и все вокруг — ничто. и что под мукой, и что просто есть. нет никакой разницы.

посылаю тебе с островов неведомых неведомые слова и глянцевые обложки. береги, изо всех сил береги, травинку, бумагу, ресницы, синяки, нитки, береги молоко от тепла, береги огонь от воды, а воду береги от мелких камней. не береги себя, потрать себя, выбери себе книги и стихи, выбери топлёное молоко для кофе, возьми салфетки в горох, решись, гладить или нет, решись на сыр в пирожном. всегда и везде есть место подвигу. но не всегда есть шанс сделать его оцененным, значимым вне тебя, известным что ли, как будто так можно выразиться.

оставайся в пограничности, в демаркационной зоне, на линии принятия решений, ни там и ни тут, держись, балансируй, там — ты не та, а тут — ты все равно не та. держись из последних сил. ты можешь. твои белые футболки об этом и говорят. твои белые слова до сих пор непонятны. на улице холодно, чудовищно холодно, ты падаешь в снега, улыбаешься, радуешься и уже никогда не вернешься домой и не проснешься. а я возил твой рюкзак по местам, по стоянкам, по сидениям, несу эту ношу, держусь.

привет, нелюбимая, с 8 этажа, с прибрежной зоны среднего течения, с озера, пресного озера. в 1959 советская ракета сфотографировала невидимую сторону луны. но она, сторона эта, все равно невидимая. так и ты. loveless.

the light inside has broken but i still work. me too, vending machine, me too.

нас несут в небеса. например, лифты. нас, добрых внутри когда-то людей. некоторые люди улыбаются. некоторые забывают бояться. некоторые, из-за неработающей кнопки 8 этажа, едут до 9. вниз легче. обратно легче. но легче — не для нас.

каждый, просто каждый, — наветренный, навстречный, может любить, убить, улететь, забыть, пройти мимо.

как думаешь, чем отличается, вода подброшенная в воздух и таже самая вода, но только в бутылке. да много чем на самом деле. первая — это мировой океан. а второе — просто твоя глупость, в один из дней на обычной кухне. давай так — это несравнимые вещи.

спи сладко, у нас разные завтры.

только не спи, держи не меня. справься, пожалуйста.

я болен, невами, не вами. вот только нева — одна.

самолёт.

(идём на солнце вдоль рядов кукурузы)

— меня водитель отказался везти в самолёт, сказал, что что ему туда ехать. я, говорит, из-за одного человека не собираюсь в пробках стоять.

снилось, что я летела домой и везла тебе какие-то фотографии. но самолёт потерпел крушение и единственное, о чем я думала, что фотографии ты так и не увидишь.

мне сегодня в скайп для бизнеса звонили. а он звонил не в ноут, а в телефон. я и перевёл телефон в режим самолёта. и забыл включить обратно. и не видел ещё поэтому твои сообщения.

— ночью дождь даже был!

— даже да! меня он с самолёта встретил!

— видела самолёт разбился? там были наши коллеги

— не видела… ты был знаком?..

— самолеты — это такое! сложная вещь!

— самолёт горит!!

— эвакуация идёт!

— так понял, мистеровских ножовских нельзя в салон самолета. думает и «туда» купить багаж 10кг, как и «обратно». еще не понимает, сколько бесплатного у нас багажа в салон. так понял рюкзаки можно https://www.pobeda.aero/information/travel/transport_regulations#baggage

лет.

как мне казалось, никогда не достижимая верность и преграда.
достиглась сама, бросилась в самое жаркое, что было в комнате и радостно выкрикнула из камина:
— знаешь ли ты чьего имени он?
— имени песка, стекла и белых тканей. горящий сахар — в карамель, билеты — в кронверк, на улицу — московскую, в кафе — театральное, гулять — так на набережную, еще уличнее? минская! еще сильнее? строителей… наивысшее уличное? тогда отчаянная и терпящая бедствие дорогмиловская. с тех пор и тону. плывущий на шляпе для мамы. попавшие под дождь. ищущие. отчаянные в который раз. скорее. сильнее.
щедро теперь знающий. всегда готовый. видящий и читающий — так бывает.

мы ждем союзников.

сломанные на четверть устройства становятся полностью бесполезными.
вброшенный в окно снег по дальнейшей судьбе не сильно отличается от выбросившегося в окно человека.

думал.

силовые — сливовые
инноватор — динозавр
винить акул — ваниль

свернуться в обморок
шершавые пломбы

каждый рождающийся человек получает сначала немного энергии. потому что чтобы получить своей из еды — нужно тоже энергии. что-то начальное. получается вся цепочка энергий протягивается до самого начала. от Большого взрыва.

переодеть коленку в кролика и прийти поговорить.
присесть и кролик перед глазами.

набережная.

за окном "мойка".
слойка.
сойка.
набережная реки мойки.
24 часа.
круглый день.
тень.

ткань.

сплю на куске ткани — я раздраенный. ткань помогает прятать.

овощи сидят сами по себе на соседнем сиденье. 

экономия на пакете. 

овощам — гордость.
что произошло в жизни человека, если стоит в очереди 2о минут с одной рыбиной.

млечный путь — запечная куть. заплечный..
¿почему слова расческа и причёска не наоборот по значению?

апрель.

закрывать глаза
световой пунктир мимо и вокруг
фонари движутся
автобус стоит на месте
сломанный
но движется как целое
что соединяет части
межпозвоночные диски
пенопластовый наполнитель
веревочные пучки
фразы пуска
фольгированные глупости
обтягивающие кружева
липкие знаемости

вещи.

кому сообщать о подозрительных вещах вне поезда?

принимает ли машинист сообщения о зрительных вещах?

знать.

иногда ты что-то знаешь, долго знаешь. уже и забыл, что знаешь.
впустую хранилось (поранилось).
например, что есть теория, что марс никогда не был теплым и мокрым одновременно.

вода.

ходил на кухню, расковырял бутылку, стало сладко и болят зубы.

небо-нёбо.

как далеко я смогу зайти не впадая в панику.

жвачка.

ты всегда, когда доставал жвачку, брал первый, а потом предлагал мне.
и когда мы шли к перрону, я загадала, что если ты мне первой предложишь — вернешься.
ты предложил.

доброе утро.

развевая не раздевая c уважением к краскам с унижением за всё не спеша в никуда — привет.

фотографии.

зачем ты оборачиваешься и выглядываешь из-за шторы, когда ты совсем один дома? может потому, что ты один тут не спишь?
или ты один, кто знает, что в доме живет сверток. съедающий вывернутую и влажную теплоту наших дыханий. питающийся ярким светом твоего взгляда. отбирающий ночью воду у растений и перебирающий коробку с глянцевыми фотографиями.

кошки на снимках до самого утра улыбаются мягкими улыбками, а люди прячутся к самым краям.

на самом деле внутри фотографии нет никакого пространства, в ней есть только то, что написано на обороте. звенящий отрывок прошлой вселенной.
сверток бесконечно перекатывается, движимый морскими потоками воздуха и сквозняков, от одной стены к другому окну.
он знает, что ты ничего не понимаешь. но ему не нужно никому ничего рассказывать. ему хватает просто катиться за тобой, попадая в твои воздушные потоки. он движется, пока движешься ты сам. и внимательно за тобой наблюдает.

читает тебя, придумывая, например, как тебя можно придушить — в хрустящей солёной воде, обязательно синего цвета.

—

ты идиотка и дурак.

море.

если бросить себя тебя в море, то оно перельется через край.

—

моя музыка перестала меня слушать.

кислый компот.

в конце сидит человек и пьет яблочный компот.
компот кислый, он морщится.
открывает сахарницу, а там ничего нет.
он вздыхает и идет проведать кита, который в сарае,
а кит поет.
а потом оказывается,
что все это было сочинением
которое читала учительница.
она откладывает лист бумаги
и камера переезжает
на первую парту в пустом классе,
где сидят удивленные родители.
а у них сын
мороженое яблоко.

—

руки коснутые души в золе.
нежность опасна.

кот.

если знакомится с котом в 26 то нужны быть готовым, что он увидит твои похороны.
думай, что это кот на всю жизнь.

проснуться.

потоку мыслей пришлось немного подвинуться, а потом, поморгав, исчезнуть. корабль наконец добрался до ворот больничной ограды и осматривал его мигающим взглядом. между границами больничного ограждения виднелись притушенные фары кареты скорой помощи. старого аккумулятора не хватало на всё, что от него требовалось: проблесковые маячки, фары, аппарат искусственной вентиляции легких. сейчас карета напоминала только разгруженную баржу. её облитые дождем бока блестели от дождя, а уже опустошенное нутро заливалась клубами пара. от перенапряжения и условий жестокого ограничения во времени она, казалось, тяжело дышала и внимательно оглядывала бригаду врачей. корабль мог не сомневаться, что добрался куда нужно. городских больниц в городе было только три, одна была закрыта на ремонт, во второй он уже был вчера. старая бумага газеты почти окончательно разваливалась, оставляя на руках белые и свинцовые хлопья. похоже её окончательно забыли, оставив в кармане пальто. «запасный выдох» скромно выглядывал на улицу. заголовок, скорее всего, касался последней миссии в отдаленный район антарктики.
осталось совсем немного: дойти до приемного покоя, спросить доктора ночку, подписать согласие и проснуться совсем другим человеком. уже не кораблем, а самым обычным жителем совсем другого города. с неба второй день падал дождь. от этого даже горькая гранатовая жвачка казалось полупрозрачной и терялась между зубами. старые туфли только что бросили свою привычку пахнуть нафталином, а обезумевшее от влажного воздуха пальто как только могло отстранялось от горячего корабля. прямо сейчас нужно было собраться и прыгнуть. отрывки памяти гурьбой теснились в коридоре и, толкаясь, решали в каком порядке их будут вспоминать. самой первой оказалась комната. отнюдь не потому, что она была тёплой и родной. она была тяжелой и её массы всегда хватало, чтобы придавливать какие-нибудь легкие предметы — желание выйти на прогулку, новый фильм, два тома известного романа или пару килограммов мороженого. комната как обычно воспользовалась своим преимуществом последнего убежища и вторглась в дождливую погоду околобольничного пространства.

это была самая обычная комната самого обычного листостановского дома. синие с желтыми невнятными точками обои, зеленоватый плюшевый диван, стол с чрезмерно пластиковым монитором и сломанной (по состоянию на сейчас) печатной машинкой.

незаконченное.

ты живешь со словами,
застрявшими в гландах и связках.
мечтаешь о баржах и бредишь невами,

теряясь в придуманных реках.

комната «незакрученных крышечек».

быстро свернулась
и превратилась
в комнату «незакрученных крышечек».
спится и снится, что все ограниченное
будет пролито и разлетится.

все жидкости в комнате,
пролезая сквозь трещины,
будут бродить и приятно кусаться:
за щеки, за волосы,
за кончики пальцев и кромки ногтей.

будут пытаться тебя утопить,
окружая липучим ударом.
нарисуются пятнами,
солеными солнцами,
сладкими лунами и вкусною мятой по мятой подушке.

со всех ног просыпаешься и
торопишься всё обусловить:
закрутить и защелкнуть все механизмы,
бутыли и контейнеры, спреи и банки.
сдираешь подушечки пальцев,
ногтями скрипишь по стеклу,
тоскливому стону не доверяя,
все проверяешь не раз.
а позже..., слоями потерянной кожи болея,
спокойный уходишь и спишь до обеда
под тёплым присмотром недопитого чая.

2ооо

в две тысячи кадров фотоальбом
у тебя отберут и закроют в палате.
один шаг до свободы оставят,
одно безысходное обстоятельство —————————
вспомнить все фотографии,
тон каждого снимка.
в порядке, в котором ты жизни свои и горячности
скурпулёзно хронологировала.
вечность в подсказку оставят,
может даже звонить разрешат.
напомнят, что нежность опасна,
а многообразность — лютый твой враг.

сверток.

умрите меня, громкие улицы;
держите, меня ниспадающего.
всего заверните в страницы
старых слепков и копий прежнего.

по годам разделите на главы
давно недействительный сверток,
влейте бумажные сплавы
в метро, в пассажиропоток.

разнесут меня жители быстро,
по районам, вагонам и багажам.
буду каждое новое утро
находить себя в новых местах.

поздравление.

твоя огромность и бесконечность не оставляет быть спокойным.
взлетает и уносит за обратную луну нестандартностью и очень внутренней красивостью.
не теряй себя и не отпускай — впереди твои вечности и зимы, создавшие тебя и любящие тебя бесконечно и беспрестанно.

книга.

неимоверно.
неизмерено.
неизменно.
листала.
устала:
меня узнавать перестала.

нотки.
нитки:
внутри.
не убирай.
не умирай.
и, пожалуйста, не замирай.

холод.

от руки до руки — шерстяные носки, финлепсин, пралине и юбки.

по умолчанию.

предельно простая и немного уникальная.

алисе.

через плотные и сложные мяты,
пряные ваты хлопка,
электропроводящие облака,
спящие книги, кислые яблоки,
руки в рис, ноги в песок, себя в сны,
через чернильные реки в черничные пироги,
через холодные рыбы в ветреные и сливочные глубины,
в неповторяемые улыбки и снежинки,
в сумасшедшие полиэтилены,
хрустящие бутылки молока,
звенящие буквы утренних газет,
через всё знающий звонок трамвая на перекрестке,
через бумажную пыль, почту, сургуч, горящую кошениль и кончики волос,
через солнце в полдень 18 июня в обычный четверг,
смысл, туманности, звезды, пустоту и вселенную,
и даже через вот такую букву У, что в слове дальше —
моя рука твоей руке: Привет!

красные звезды.

мы — огромные вселенные.
беспрестанно ищущие другие пространства с другими фундаментальными константами.
мы бросаемся в них и умираем от визуальной и тактильной асфиксии.
если бросить себя в море, то оно перельется через край.
проберется сквозь засушенные песчаные корсеты, отклеит прилепленные к стенам старые объявления и создаст новое равновесие.
интересно, как изменятся края моря, если из него вынуть все корабли.
что станет с краем неба, когда ты отправишься дальше, сказав спасибо временному голубому дому.

грозди звезд были хаотично свалены в синее ведерко.
она хватала их горстями и жадно съедала.
не обращая внимания на то, что звезды застревают в её зубах, заливают всё вокруг сладким закатом и даже пытаются уколоть ладони своими маленькими колючками.

«можно мне еще малины?»

к-ны л-ни

коты не понимают мачты электропередач.
мне даже знаком один ничего не видящий кот. ему приходилось окружать себя колокольчиками. они задевали всё окружающее и звенели. с их помощью кот мог ориентироваться между препятствиями.

некоторые думают, что для этого нужны вибриссы. но они созданы только для понимания, сможет ли кот пройти через узкий проход. если они касаются краев стен или прутьев решетки, то идти дальше не стоит. вибриссы зависят от размеров кота, его габаритные огни в пространстве.

стылое пространство другого балкона. облако пара движется медленно — из дыхания, умирания. с остановкой на плоскости некрыла, стекла. 

вода из самого красивого органа, стекает внутрь водопадами в бархатном рыхлом молчании.

и пальцем размашисто, как в рецепте, — 3 раза в день — вспоминать, проглатывать, тянуться и рваться. всесторонне. к тебе.

1оо недель.

не замирай, не умирай, не убирай.