Королевы не плачут. Королевы не лгут. Королевы ждут своего Короля, который просто задерживается и опять в военном походе против самого себя — versus alter ego. Крестовый поход против своего alter ego — это так противоречиво и трюизматично. Портпледы уложены, закат заливает томным и густым светом твои плечи, твои руки не здесь, а сладкое пирожное (еще его зовут просто тортом) уже в который раз находит в сумке ложку и смеется до боли в скулах, судорожно, уничтожающе смеется, до того самого момента, когда пароксизмы спадут до своего минимума, пытаясь утонуть в своем экстремуме. Падают-падают-падают, а потом, со скоростью, присущей лишь экспоненте, проваливаются резко вниз до бесконечности. И чем ближе к заветной точке, тем все ниже и ниже. А после этой точки сразу сумасшедше вверх до ∞. Тут математики увидят лишь неустранимый разрыв второго рода, где по оси икс частота воспоминаний, а по оси игрек неустранимость ужаса - чем ниже, тем он тяжелее, а асимптота - это то, что в этом человеческом мире называется расстоянием, преодолев который мы из бесконечного ужаса попадем в бесконечное счастье. И тот ужас, который овевает героя, когда он думает о том как много придется потратить эфемерных красок для рисования и реставрации картин воспоминаний поверх пыльного холста обыденности, пахнущего нафталином, становится тем движущим аффектом, который уничтожит все в прах, низвергнет в подземелье и герой будет спокойно и сладко счастлив. И тут его начинает душить то самое расстояние, от которого он задыхается в пароксизмах острого недостатка такого родного и фатального присутствия Королевы. А потом он в который раз подписывает договор с самим с собой и скрепляет его откровениями с теми, кого он пытается считать близкими душами. А потом эти откровения жгут Короля, как вечерний закат. И Маленький Принц стоит рядом и ворошит свои пшеничные волосы. А потом герой, он же Король, вспоминает, что это он и есть и его уносит в бездну. А потом Doxylamine вступает в свои права, очерчивает своими крыльями границу сна Короля и сон приходит как великий спаситель, а при ежедневном утреннем воскрешении он хватается за то, что его спасает encore une fois, пока функция, о, как это ужасно, не приблизилась к своей асимптоте слишком близко, смертельно близко. И так будет 60*60*24*365 секунд. Пока король не улыбнется и не скажет, глядя в безумно не определенные глаза Королевы цвета лунного камня и нежности, "я тут навсегда". И то место, где это будет сказано, станет святым для их короткой жизни...
Просто кто-то нарисовал эту любовь, и если он не дорисует её до конца, то это будет масляной эпитафией на могиле Маленького Принца. Огромным, недорисованным некрологом, который станет его, того самого кого-то, крестом. Ведь ты меня слышишь, кто-то?
