Мягкая, графитовая, фиолетовая линия, проведенная карандашом, несмело струилась по бумаге, оставляя на ней какие-то невнятные следы, описывала какие-то события, рассказывала что-то непонятное и странное.
В ней, в линии, виделось яркое, шелковое погребение мира, заляпанные пыльцой руки и лица, кислые и горькие далекие звезды, голоса умерших людей и их имена, написанные не буквами, а жестами рук — прямо самыми кончиками пальцев, легкими движениями губ и оттенками глаз, которые беспрерывно меняли свои цвета, плавно и в мутном дыме, а потом скрывались за тяжело опускающимися веками.
Перед глазами пролетают события моего прошлого, которые кажутся лишь глупыми картинками. И весь мир в моем сознании начинает рушится. От непонимания его смысла он осыпается по ярусам, по слоям, с первого ряда, как падающие декорации на сцене. И во мне не остается ничего ценного об этом мире. Он начинает казаться пошлым, глупым, пустым, ужасным и безнадежным, просто прогнившим до самого сердца.
Дальше всплывают чьи-то судьбы, истории, реки, ветер, появляется безразличие ко всему происходящему, святое отстранение от окружающего, сардонический смех над окутывающей действительность, а потом странное, возвышенное, опьяняющее чувство всеобъединенности, сакральности и святости каждого момента. А вместе с этим — гигантские, дымящиеся глыбы чьих-то мыслей, мечтаний и снов. Ледяные осколки, цветные шары, ватные, мягкие фигурки, солнечные завесы, непроходимые стены и много, многое, многое...
Пока в голове не блеснет яркая мысль, которая создает вокруг меня черный, электролизованный шар недоумения, недопонимания, идущий вразрез с равновесием, вразрез с понятиями достаточного, дозволенного, красивого, необходимого, естественного.
Тогда открываешь глаза и в голове остается только одна фраза — как разом охватить все это и понять?