Бегом

В этом городе всегда приходится бегать. Перебежками между кофейнями. Что высыхает быстрее, щеки с мороза или чернила на бумаге? Совсем немного простуженный тобой. Ненавижу эту болезнь, когда приходится дышать в одной с тобой тональности. Больше всего мне не хватает стихов. Прямо сейчас. Это пройдет через пять минут или через пять лет. В отправляющемся ночью поезде, после финального гудка, включается свет и люди решают, кто им и насколько нравится. В тот день над городом зависло мягкое, теплое, кремовое предчувствие безысходной фатальности. Еще никогда шумный город не ждал свершения того, что накатывалось уже много лет. Полосатый шарфик; короткая лента фильма; сидящая впереди на короткий отрезок времени и смеющаяся кто-то; светлые локоны, около Океана в зеленом — все это тонуло в тумане памяти, навсегда поселялось в рукописях, оставалось легким следом на кончиках пальцев и становилось еле касающимся прошлым. Обсыпалось под ударом присутствия той самой, самой той, о которой только снилось когда-то. И вдруг все это резко всплывало, сжигало само себя и снисходило в самый низ, терялось в зеленой шумящей листве, бесконечно-лазурном небе Берлина, в пряничных из сахарной корочки домах Амстердама, пробегало легкой походкой по Монмартру, обсыпалось звенящей звонкой черепицей под ногами, бегущими по крышам Роттердама. И вдруг все стало ясно. Как никогда — что всё, что было до этого, резко потеряло свой смысл. Как будто ладонь скользнула по запотевшему стеклу или как будто разжимаешь ладонь и роняешь во сне хрусталь, а наяву отделяется и пропадает в бесконечном пространстве просто клочок воздуха. Смотришь на календарь, а там нет ни чисел, не названий месяцев. Вокруг ничего нет. Только ты один. И ты понимаешь, что вот сейчас, сейчас и никогда. Никому не нужное бумажное возможно, шелест шелка, с хрустом разрывающийся под падающим взглядом, белая луна в запахе облаков.

Агенда

Оставить этот мир в покое. Не забирать ничего, кроме впечатлений. Стать небом для любимой птицы. Иногда замечать очень обыденные вещи. Например, касание обувью пола. Случается, что все это простое складывается так, что становится необычным, мелко подробным и несущим что-то сверх неестественное.

Кратко обо всем

Выкрутите лампочки, выстрелите в солнце.
Лемниската, может — бесконечно украшенная лентами?
Море, не волнуйся, волнами не поможешь ничему.
Останавливаешь дыхание и прыгаешь. Так можно на мгновение ощутить полет.
Надо все-таки решиться на опыт с запоминанием сцены и ежедневным ее описанием. Интересно, как будет меняться воспоминание.

Inspiration

Rizka, яблоки, мандарины, тишина, усталость, Moleskine, перо, handmade, крещендо.

Сон, про то, как кто-то умер

<Он, кто-то, не помню кто> умер. Лучше бы это был ты.
(сообщение во сне)
А потом снились огромные стаканчики мороженого.
Мне тебя обещали именно тогда.

Холодный эрл грей.

Обмакиваешь кисточку в чай, свежеостывший секунду назад последней отданной каплей тепла, который неимоверно отдает твоими руками и мыслями, квинтэссенцируясь фосфорическими каплями на ресницах, ладошках, губах. Еще губах, еще, еще и еще.
И ведешь этой кисточкой, рисуя в твоем, именно твоем, воздухе, картины последнего дня, который станет первым днем "без".
А знаешь, мне часто снится как я ношу пластинки для выпрямления зубов, хотя про них уже как десять лет можно забыть. И в тысячу раз чаще снится всё о тебе.
И чай. Чай, который ты готовила только один раз.
Я в нем тону.

Рука

Предел воспоминаний о нежности — это рука, свешенная с кровати.
Теплая, полураскрытая, еле дышащая.
Квинтэссенция всего важного.

Нет

Каждый обычный день случается что-то не совсем обычное.

Что-то совсем необычное, что раньше было обычным.

А еще раньше было невозможным.

И самое, что ни на есть странное, что в этот день не было в кармане мела.

Как когда-то в сумке оказалась ложка.

Сто двадцать

Я думал, это ты меня так волнуешь.
А они говорят, что это синусная тахикардия.
А я все равно так продолжаю думать.

Левенфактория

Если сильно-сильно, ладошками, зажмурить глаза, то можно бесконечно падать.

Долго-долго лететь.

Всё жду.

Касание

Касание руки одеялом,
свешенной с кровати из безнадежно распластанного положения,
ощущается не иначе,
как касание тебя кошачьим носом.

Самые главные вещи — не вещи

Боязнь и страх темноты становится всё более явной фобией. Даже свет не всегда помогает. Когда ты стоишь в полной темноте и видишь отблески ночного города вдали темного коридора, то может показаться, что свет зажигалки может спасти. Только светлее становится в одном сферическом метре от ее огня, а дальше, ослепленный ярким близким огнем ты перестаешь видеть вообще что-либо. Это локальное, не приносящее спасение в далеком, решение. Пусть лучше везде будет равномерно темно, пусть будет везде страшно и смешно, чем чуть лучше здесь и сейчас, и притворно тошно через тот же метр. Только огонь уже догорает, и тебе было спокойно, пока ты не осознал всю комичность и безысходность. Пытаешься вглядываться дальше, чем десять твоих шагов, но яркий огонь быстрого решения рядом с тобой не дает вдохнуть глубже и убедиться, что ничего в общем-то тебе и не грозит.
И вот в этот самый момент, когда пытаешься запомнить всё это, чтобы донести до мягких черных клавиш ноутбука, выключается автоматическое освещение, и свет, итак еле доносящийся до тебя из за приоткрытой двери, полностью исчезает. Становится действительно темно. И в этот момент ты знаешь, лучше своего имени знаешь, что единственное, что нужно сделать, это сделать шаг в темноту, чтобы тебя заметил датчик движения. Но за горло схватывает подлая удушающая темнота, мышцы цепенеют, становится тревожно и невыносимо. И неимоверным усилием делаешь выпад вперед, стараясь не делать шаг вперед, потому что неизвестно как изменилась окружающая действительность за эти короткие секунды. И делаешь максимально далекий взмах рукой. Да, механический датчик уловил твой пульс и твою наполненную жизнью руку. Становится светло. Становится тепло.
Вся трагедия длилась меньше минуты. Но развернула в сознании все воспоминания, результатом которых была одна и та же ошибка. Одно и тоже решение проблемы локально, на текущий момент, на вот только сейчас. А когда это доходило до сознания, было уже совсем поздно что-либо менять. Когда наступал рассвет и становилось светло, уже было не восстановить сожженных ночью в панике всех ценных бумаг, всех чувств и всех жизненно необходимых днем вещей. Ты сжег их ночью, спасаясь от темноты. Но в больное сознание не пришла та мысль, что рассвет придет в любом случае, в любом случае тебя настигнет яркий солнечный живой свет. Надо было только ждать. А не сотворять жалкое подобие ручного солнца из подручных средств, целью которых никогда не было (и не будет) быть теплом и светом. Ты и отнял у вещей их цель и смысл, и не смог заменить ими того, чего хотел.
Вот только считается, что солнце взойдет не смотря ни на что. С солнцем проще. Миллионы лет оно не подводило и ему можно доверять. Ему не свойственно человеческое. Оно постоянно.

Gain and Loss

Апрель нельзя пережить. Его приходится перечувствовать, переоценивать, перетягивая на себя тающую, пралиновую, тонкую-тонкую границу между всем тем, что можно сделать и тем, что все-таки сделается.

Неизбежно, масса чего-то, до этого живого и дышащего, опять превратится в дымящийся осколок неустойчивого, причинного, емкого образа, который когда-то до этого просто был и ничего не значил.

А теперь все, что он оставил после себя, все, до чего дотронулся — становится дороже.

В последнее время...

...я стал часто мерзнуть.

Каскад — закат

Вот увидишь, все окажется самой правдоподобной и сладкой правдой. Мое сверхнормативное ощущение прежде никогда не подводило меня. Тем более мне еще никогда не снилось, как все заканчивается, а значит я уже точно не носферату, что не может не радовать.

Да что вы, понятно же, что все выше — дрянь та еще и наполнитель.
Я жив и передаю тебе привет.

Реплика сознания

Ничто и никогда не сможет нарисовать то, что происходит за терпким занавесом странного сознания почти каждого из них. Лелитани, Лолита, латте, листригоны. Сойдешь с ума, задохнешься, запылишься, устанешь, засмотришься и все равно ничего у тебя не получится.

Солнце встает не для тебя.

Ты нечто неделимое и меня еще не знаешь.

Все случится ровно в первое утро твоего отсуствия тут.

Разные

Разные города.
Разные порядковые номера телефонов.
Разные имена.
Каждый день разный.

А ты, как есть, так и есть.
Постоянна, как английская монархия.

Вокзалы

Не прошло.
Вокзалы все так же невыносимы.

А я расскажу о так и не выпитом чае.

Это были мы

Все вот такие — голова в облаках и летает.

Элементарно

Некоторое время назад мне казалось, что самые лучше потоки и штрихи уже произошли и пролились, а все остальное — это только из различные комбинации и переработки. Когда в каждом новом событии комбинируется только то, что когда-то уже произошло. Уже были улыбки, были новые города, был первый полет на самолете, был первый момент, когда я оказался над облаками, был первый крах и первый снег. Это можно было бы назвать элементарным тупиком. Когда, если какой-то день разделить на множество маленьких элементарных и неделимых отрезков времени, оказывалось, что в итоге никаких новых впечатлений и нет. Происходит просто некая комбинация всего прожитого, которое в итоге собирается в новый день. Утром я смотрю на небо, но вижу там все то же одно солнце, из вчерашних зерен делаю кофе и только новые письма в почтовом ящике хоть немного делают день новым. Но одна давно прошлая неделя, собрав череду обычных действий, сделала невероятное — мне стало ясно, что вся квинтэссенция мира в этом и заключается. Каждый день собирается как по буквам букваря, но каждый день уникален, что пережив каждый отдельный момент, ты не пережил всего возможного. Что за горизонтом еще столько слов, которые ты должен будешь прочесть и еще больше слов, которые надо будет придумать и собрать.

Дэстрэ

Психоформа не меняется.
Это только видимый конформизм, сознательная и временная сдачи крепости или всего навсего эмоциональный промискуитет.

Если только хребет не переломают, но это уже другая история.

Chat

Одиночество дарит плюшевому коту душу.

Закрытой страницей

Где-то там далеко, закрытой страницей, остался город, построенный по образу Ленинграда.
И все, что происходило на этих старых улицах, случалось, вероятно, по примеру всей его, Ленинграда, атмосферы, всей его души и всей его квинтэссенции. Случалось мягко, проникновенно и обволакивающе. На ничем не обоснованной солнечной улице, в проваливающейся сквозь зеленые кроны солнечной массы особого цвета, в запахах торжествующего лета, в повисших вопросах, ответы на которые были для кого-то очевидны, которые и подтвердились некоторое время спустя.
Старые улицы, навсегда изменившие linia жизни и несущие воспаление сознания на долгие месяцы вперед, вызывающие острую идиосинкразию, когда находишся в них, прямо там...

Привычка

Привыкаешь и не замечаешь как.
Ешь шоколадку — и половину оставляешь Ей.
Оставляешь открытой дверь и наполняешь водой синее ведерко.
Говоришь с привычным номером по телефону и думаешь, что нужно позвонить потом этому человеку, а ведь уже говоришь. Как и с сигаретами — куришь и думаешь, что надо покурить. Находишь потом около ноутбука выложенные по одной сигареты или находишь их в кармане рубашки — собрался пойти покурить, вытащил из пачки одну сигарету, положил рядом или в карман, отвлекся, потом опять собрался... И опять, опять...
Постоянно заряжаешь телефон, чтобы не пропустить сам не знаешь что.
В кино интуитивно тянешься взять за руку человека рядом или обнять.
Случайно приходишь в значимые для тебя места. Чтобы просто там отметиться и хотя бы на йоту прикоснуться к прошлому.
Зачем — не знаешь...

Голод

Есть такое состояние, когда ощущаешь голод. Понимаешь, что можешь поглотить массу идей, эмоций, жизней. Хочешь, просто жаждешь, есть. Сознание работает в сто раз быстрее. Но не о чем думать. И судорожно, как опущенный в холодную воду ищешь, чем занять свой рассудок — фильмы, стихи, книги, слова, идеи, воспоминания, начинаешь просто писать, листать пыльные страницы, искать, спотыкаться и бежать, бежать, бежать. А через час все заканчивается. И ты осознаешь, что прожил не час, а целую жизнь. Маленькую жизнь, которая поместится в каплю росы, которая поместится в час устного пересказа, в одну страницу стандартного молескина, но все-таки это маленькая, но жизнь, часть чего-то большого и целого. Потом со спокойной душой можешь не трогать целыми днями свое сознание. Которое, вот в такие минуты, сгорает, уничтожает всю свою энергию, которую оно так бережно копило. И пусть оно спокойно накапливает все необходимое для следующего взрыва. До следующего захлебывания, до следующей асфиксии, до следующего приступа голода.

Нефть (просто глубокое слово)

Я сжег её фотографии и не помню её имени.
А ты меня просто прости —
Кто «ты», спросишь ты? Именно, ты. Сложно разделить тебя с миром, который окутывает тебя. Именно ты — та субстанция, которая делает тебя тобой, которая живет во мне, мой Кальцифер, моя Карусифа, мой маленький огненный демон.
Чьи «её»? Я же говорю, я не помню имени. Помню что это были чьи-то фотографии. И они сгорели. Он еще был рядом со мной. Он поддержал эту идею. Значит не так просто это случилось. Что теперь даже не помню кто это был. Мысль все-таки материальна. А действия —они-то и делают нашу линию жизни. Поэтому надо громко сказать — прости. Универсум просто обязан сохранить эту идею и вдохнуть в нее жизнь. Просто обязан.
Я жду —
Когда простишь — я почувствую.
Тогда по макушкам деревьев пробежит легкий ветерок, белыми и легкими шагами. И мне станет легче. Самозабвенно легче. И просто. Поделись со мной, поделись своей простотой и самой своей сутью.
А еще, случайно сейчас увидел и поверил — вечность пахнет нефтью.