Бегом

В этом городе всегда приходится бегать. Перебежками между кофейнями. Что высыхает быстрее, щеки с мороза или чернила на бумаге? Совсем немного простуженный тобой. Ненавижу эту болезнь, когда приходится дышать в одной с тобой тональности. Больше всего мне не хватает стихов. Прямо сейчас. Это пройдет через пять минут или через пять лет. В отправляющемся ночью поезде, после финального гудка, включается свет и люди решают, кто им и насколько нравится. В тот день над городом зависло мягкое, теплое, кремовое предчувствие безысходной фатальности. Еще никогда шумный город не ждал свершения того, что накатывалось уже много лет. Полосатый шарфик; короткая лента фильма; сидящая впереди на короткий отрезок времени и смеющаяся кто-то; светлые локоны, около Океана в зеленом — все это тонуло в тумане памяти, навсегда поселялось в рукописях, оставалось легким следом на кончиках пальцев и становилось еле касающимся прошлым. Обсыпалось под ударом присутствия той самой, самой той, о которой только снилось когда-то. И вдруг все это резко всплывало, сжигало само себя и снисходило в самый низ, терялось в зеленой шумящей листве, бесконечно-лазурном небе Берлина, в пряничных из сахарной корочки домах Амстердама, пробегало легкой походкой по Монмартру, обсыпалось звенящей звонкой черепицей под ногами, бегущими по крышам Роттердама. И вдруг все стало ясно. Как никогда — что всё, что было до этого, резко потеряло свой смысл. Как будто ладонь скользнула по запотевшему стеклу или как будто разжимаешь ладонь и роняешь во сне хрусталь, а наяву отделяется и пропадает в бесконечном пространстве просто клочок воздуха. Смотришь на календарь, а там нет ни чисел, не названий месяцев. Вокруг ничего нет. Только ты один. И ты понимаешь, что вот сейчас, сейчас и никогда. Никому не нужное бумажное возможно, шелест шелка, с хрустом разрывающийся под падающим взглядом, белая луна в запахе облаков.